Мы все довольно хорошо представляем, что такое масса, но как быть с эфиром? Эфир – это очень тонкий вид субстанции, связанный с передачей энергии. Совсем не обязательно полагать, что эфир заполняет все пространство между комками массы. Мы знаем только, что одни области пространства содержат массу, другие содержат эфир, а третьи – пусты.
Теперь любой объект, имеющий массу, – например, камень, – можно бесконечно разрезать на все меньшие и меньшие части. В пределе мы будем иметь алеф-нуль бесконечно малых частиц массы. Эти неделимые частицы называются монадами массы. Тогда в общем случае любой объект, имеющий массу, может быть описан как совокупность алеф-нуля монад массы точечного размера.

Мой разум был необыкновенно ясен, и я мог припомнить каждое слово из того, что он сказал мне в туннеле, ведущем на алеф-один: "Если бы существовала третья основная субстанция в дополнение к массе и эфиру, мы бы знали, что мощность "с" по меньшей мере равна алеф-двум".
Я поразмышлял над этим. Скажем, существует третья субстанция.., назовем ее сущностью. Масса, эфир, сущность. На что может быть похож объект-сущность? Если масса – это куча песка, то эфир похож на воду. Сущность должна быть еще тоньше, еще непрерывнее. Может быть, белый свет состоит из сущности.
Высшие уровни.
– Одно было ясно. Чтобы отличаться от массы и эфира, сущностные объекты должны состоять из алеф-двух монад каждый. Но если в нашем пространстве существуют сущностные объекты, тогда пространство должно заключать в себе как минимум алеф-две точки.., и тогда гипотеза континуума о том, что пространство состоит из алеф-одной точки, будет опровергнута.

– И тебе приходилось слышать о людях, добравшихся до алеф-один без проводника?
– Конечно, приходилось. Все это не так просто, как было до сих пор. Для этого нужны новый порядок бытия, новая плоскость существования.
– Не знаю, как нам удастся одолеть это последнее препятствие. Даже если мы будем наворачивать одно ускорение на другое, все равно мы достигнем предела исчисляемого количества этапов. Алеф-один нельзя достичь никаким исчисляемым процессом. Нам никогда не вырваться из чисел второго класса.
Франкс просто лежал на сухой траве. Цветов здесь практически не было. Я выдернул травинку и посмотрел на нее против неба. Эта травинка делилась на десять ответвлений. Я представил, что снабжаю каждое ответвление ярлыком с цифрами от нуля до девяти.
Я заметил крохотного жучка, ползущего вверх по травинке. На первой развилке он заколебался, а потом выбрал номер 3 и продолжил движение наверх. На следующей развилке он выбрал номер 6, а на развилке после этой – номер 1. Затем он упал мне в глаз.
Я проморгался и стал размышлять, что было бы, продолжай он свой путь бесконечно. Его конечный маршрут можно было бы закодировать единственным действительным числом, полученным от соединения его выборов: 361…
Я понял, что существовало столько же способов взобраться на верхушку травинки, сколько существовало действительных чисел между нулем и единицей. Целый континуум возможных путей… "с" путей.

— Земля! — воскликнул Фил. — Научи меня математике, Па. Мне нужно освежить то, что я помню. Почему и Земля и мое тело выглядят, как разрезанные пополам? Расскажи мне про А-Квадратного.
Курт улыбнулся. Он любил рассказывать об А-Квадратном.
— Хорошо. Итак, представь, что А-Квадратный находится на поверхности сферы, висящей над поверхностью Плоскандии. Мы — те же, что и прежде, только каждое измерение на долю выше. Мы находимся в гиперпространстве, плывем и движемся ана относительно пространства, из которого мы явились. У А-Квадратного есть небольшой выступ, выступ, на котором он может приподнять уголок своего глаза чуточку вверх. Этот выступ подобен изъяну Ом. Если А-Квадратный перемещает свой глаз из стороны в сторону, то что он видит?
— Всякую странную чушь, — ответил Фил.
— Точно. Давай тогда проанализируем. Когда мы смотрим на мир, то воспринимаем двумерные участки, или отражения на нашу двумерную сетчатку, на основании которых строим трехмерный образ мира. А-Квадратный видит одномерные участки на одномерной сетчатке своего двумерного глаза — отражения образов, на основании которых сознание А-Квадратного строит двумерное восприятие мира. Но стоит только А-Квадратному оказаться чуть выше Плоскандии, он не может увидеть Плоскандию полностью в виде трехмерного мира. Вместо того он видит из окружающего то, что отражается на дне его двумерного глаза. Плоскость глаза А-Квадратного создает одномерные сечения Плоскандии. То есть, он видит поперечные сечения своей страны. И если поперечные сечения рассекают некоторые объекты Плоскандии, то А-Квадратный натурально может увидеть внутренность данных предметов. По той же самой причине трехмерное пространство твоего глаза рассекает трехмерный объем обычного пространства на двумерные плоскости. По этой причине ты видишь срезы своих собственных внутренностей.
— Вау, — выдохнул Фил. — Легче все же увидеть это, чем представить. Я видел разрез своего собственного сердца. Ты когда-нибудь видел, что находится внутри твоего сердца, Па?
— Видел. Внутри моего сердца находятся мои старые часики. Глядя на Землю, мы видим поперечный разрез Земли. Видим огромный диск, то из земли, то из воды. Это зависит от того где трехмерное сечение твоего глаза пересекает четырехмерное пространство в виде двумерной проекции трехмерной Земли.

Одно в этом мире не меняется никогда. Стоит какому-то S-наркоше перевернуть реальность вверх тормашками, как меня посылают в самую карусель — задать ему перцу.

Почему меня? Я стабилен. Надежен. Заслуживаю доверия. Так они мне говорят после каждого отчета. Психологи Компании (каждый раз новые) восхищенно качают головами, проглядывая его, и объясняют, что я теперь и тогда — одна и та же личность. Неизменившаяся.

Параллельных вселенных существует бесконечное множество — такое же бесконечное, как и множество действительных чисел, с множеством целых тут сравнения некорректны. Количественная оценка «неизменности» требует сложных математических расчетов, однако, грубо говоря, я так или иначе сохраняю самотождественность. От мира к миру я меняюсь в меньшей степени, чем все остальные. В какой степени? В скольких мирах? В достаточной, чтобы сохранять полезность. В достаточном количестве, чтобы я хорошо делал свою работу.

S-наркотик не чета остальным, кайф от S ни сюрреалистичен, ни эйфористичен. Он не похож и на симуляторы: там одни пустые фантазии, абсурдные сказочки о баснословном богатстве и всемирной известности. Под S грезят о жизнях, которые наркоши в буквальном смысле слова могли бы прожить. Они так же достоверны, как реальность. С одним исключением: если содержание грезы наркошу не устраивает, он волен ее оставить и выбрать себе другую (не закидываясь в грезах новой порцией S... хотя и такое бывает). Он или она может перейти туда, где все ошибки отменены, а решения не абсолютны. Жизнь без тупиков и просчетов. Возможно и достижимо все.

S обеспечивает наркоману жизнь в любом параллельном мире, где у него есть аналог, человек, с которым у него достаточно много общего в физиологии мозга для паразитического нейронного резонанса. Генетическая тождественность для этого вроде бы не обязательна, но, например, развитие в раннем детстве однозначно сказывается на состоянии соответствующих нейронных структур.

Для большинства наркош S не делает ничего другого. А у одного на сотню тысяч сон — это только начало. На третьем или четвертом году употребления S они начинают перемещаться между мирами физически. Вытесняя своих аналогов.

Засада в том, что прямой обмен не так-то прост. Нельзя просто взять и переключиться от версий мутанта, обретшего такую власть, ко всем версиям, каким ему бы хотелось стать. Переход энергетически невыгоден: на практике каждый сновидец должен медленно, постепенно перемещаться от мира к миру между всеми точками бифуркации. Эти точки, в свою очередь, заняты другими версиями самого сновидца. Все равно что проталкиваться в толпе или плыть по реке.

Сперва казалось, что мутантов слишком мало, чтобы от них был какой-то реальный вред. Впоследствии открыли явление симметрической парализации: все потенциальные межмировые потоки равновероятны, в том числе и точно отменяющие друг друга.

В первых нескольких случаях, когда такая взаимоблокировка имела место, не случилось ничего, кроме секундного, практически неощутимого миротрясения, проскальзывания реальностей. Детекторы зарегистрировали эти события, но локализовать не сумели: чувствительности еще не хватало.

В конце концов критический порог был превзойден. Установились сложные разветвленные миропотоки с патологическими топологиями, вложение которых полностью осуществимо только для пространства бесконечной размерности. Потоки эти обладают существенной вязкостью и увлекают в себе близлежащие мировые точки. Так возникает Вихрь: чем ближе ты к мутанту-сновидцу, тем быстрее тебя несет от мира к миру.

Все большее и большее число сновидцев вовлекались в поток. Поток набирал скорость. Чем быстрее он тек, тем дальше расходились изменения реальности.

Компания не желает, чтобы вся реальность превратилась в засранные гетто. Моя работа состоит в том, чтобы ограничивать растекание потока.

Я убыстряю шаг, другие мои версии наверняка поступают так же, пытаясь скомпенсировать потерянное время. Я не надеюсь на идеальный синхрон, однако дисперсия хитра: если не приложить усилия для ее минимизации, кончится дело тем, что я обнаружу себя путешествующим к центру Вихря по всем возможным путям. Займет это целые дни.

Хотя обычно мне удается компенсировать потерянное время, свести задержку совсем на нет не получается никогда. Я трачу разное время на разных расстояниях от центра, следовательно, мои аналоги сдвигаются неоднородно. Теоретические модели показывают, что в определенных условиях это приведет к разрывам; меня затянет в разные слои потока и вырвет из синхрона с остальными. Все равно что пытаться уменьшить вдвое количество чисел от 0 до 1, начав с дыры между 0,5 и 1 и затем «размазывая» ее до бесконечности в кардинально идентичные, но геометрически уполовиненные. Ни одни аналог не погибает, и ни в каком из миров я не появляюсь в двух версиях, но разрывы тем не менее появятся.

Я не колеблюсь, устремляясь по сообщенному информатором адресу мутантки-сновидицы. Истинна информация или нет, в любом случае из всех миров, захваченных Вихрем, к успеху я приду лишь в незначительной доле — во множестве меры нуль, выражаясь математически строго. Любое действие, предпринятое в нуль-множестве, никак не повлияет на целостность самого потока. Если это так, то все мои поступки в определенном смысле не имеют значения: пускай даже все мои аналоги, получившие эту информацию, покинут Вихрь, на исходе миссии это никак не скажется. Множество меры нуль нельзя раздробить. Но ведь мои действия как индивида вообще не имеют никакого значения — никогда. Если я, и только я один, погибну, потеря эта будет пренебрежимо малой — инфинитезимальной. Однако я не способен знать, а не действую ли я в одиночестве.

На самом-то деле некоторые мои аналоги уже наверняка утрачены: как бы ни стабильна была моя личность, квантовые перестановки ее подтачивают. Когда бы ни был возможен физически определенный выбор, мои аналоги совершают, и продолжат совершать, единственный его акт. Глядя на все эти ветви, можно сказать, что моя личность проистекает из раздробленности, из их относительной плотности, и представляет собой статичную, предопределенную математически структуру. Свободная воля — артефакт рационалистических подходов. Я обречен принять все верные решения и допустить все мыслимые просчеты.

Своего аналога я еще ни разу не видел. Я никогда его не видел. Случайное блуждание может забросить меня в один и тот же мир дважды — но вероятность этого является множеством меры нуль. Представьте себе мишень для дартса и бросьте в нее два дротика. Вероятность попасть дважды в одну и ту же точку — идеализированную, нульмерную точку — равна нулю. Если повторить эксперимент в бесчисленном множестве миров, попадание будет зарегистрировано во множестве меры нуль.

Я разворачиваюсь. Синевласка стоит в проеме двери. Я перезаряжаю оружие, она не пытается меня остановить; руки у меня трясутся. Я поворачиваюсь к сновидице и убиваю еще двадцать четыре ее аналога. Версия, лежащая передо мной, остается в живых. Поток продолжает течь.

Я снова перезаряжаю пушку и нацеливаю ее в синевласку.

— Что ты со мной сделала? Я что, остался один? Ты убила всех остальных?

Но это же чушь... а если так, то как она меня видит? Я был бы моментальным, неощутимым отсверком на краю поля зрения каждого ее аналога. Она бы даже не узнала, что я здесь.

Она качает головой и вежливо говорит:

— Мы никого не убивали. Мы тебя отобразили. В канторову пыль. И всех. Все вы живы — но никто из вас не в состоянии остановить поток.

Канторова пыль: фрактальное множество, бесконечно делимое, но меры нуль. Разрыв моего присутствия не единичен: их бесконечное число. Бесконечный ряд все уменьшающихся прогалин — все ближе, и ближе, и ближе... Но...

— Но как? Ладно, ты меня задержала, ты со мной заговорила, но как тебе удалось скоординировать все задержки? Как ты рассчитала эффекты? Это потребовало бы...

— Бесконечной вычислительной мощности? Бесконечного числа людей? — Она едва заметно улыбается. — Я — бесконечное число людей. Все мы — сновидцы под веществом S. Все мы снимся друг другу. Мы действуем вместе, синхронно, как единое — или же порознь. Возможны и промежуточные варианты, как твой. Те мои аналоги, что видят и слышат тебя, делятся сенсорными данными с остальными моими версиями.

Я разворачиваюсь к сновидице.

— Зачем тебе ее защищать? Она никогда не получит желаемого. Она разрывает город на части, а конечной цели так и не достигнет.

— Здесь не достигнет.

— А где? Она пересекает все миры, в которых существует! Куда еще ей отправиться?

Женщина качает головой.

— Кто создатель этих миров? Альтернативные исходы физических процессов. Но на этом творение не останавливается. Возможность перемещения между мирами оказывает аналогичное воздействие. Суперпространство как таковое тоже расщеплено на версии, содержащие все возможные межмировые потоки. И потоки высших порядков между этими версиями суперпространства. Вся структура разветвляется снова и снова...

Я закрываю глаза, потому что голова идет кругом. Представить себе только это нескончаемое восхождение по бесконечностям...

— Так что в каком-то мире сновидица всегда побеждает, что бы я ни предпринимал?

— Да.

— И где-нибудь всегда побеждаю я, потому что ты бессильна со мной совладать?

— Да.

Кто же я! Я — множество тех, кто победил. Тогда кто же я?

Я — никто.

Я — множество меры нуль.

Я роняю пушку и делаю три шага к сновидице. Моя одежда, и так уже потрепанная, изгрызенная потоком, разлетается по разным мирам и опадает.

Я делаю еще один шаг.

Внезапно становится жарко. Я останавливаюсь. Мои волосы и верхний слой кожи исчезли. Я весь в тонкой кровяной пленке.

Я впервые замечаю, что на лице сновидицы застыла улыбка.

Я задумываюсь, в скольких еще бесконечностях миров я сделаю следующий шаг, в скольких бесконечностях развернусь, отступлю и выйду из номера.

Кем, собственно, я стану, выжив и погибнув всеми возможными способами? Кого спасу от позора?

Себя.