Пир продолжал показывать Кейт своё тело сидящим в кресле и глубоко задумавшимся, хотя на самом деле встал и прошёлся по комнате, лишь бы уйти из-под этого грозного взгляда.
Кто я? Хочу ли я этого?
Он не мог сосредоточиться. Вручную вызвал на одном из экранов меню, состоящее из двенадцати одинаковых картинок: анатомическое изображение мозга в стиле девятнадцатого века, с поверхностью, разделённой на отделы, помеченные названиями эмоций и способностей. Каждая иконка предоставляла доступ к пакету параметров психики, представляющему собой моментальный снимок возникшего некогда состояния ума или искусственно синтезированную комбинацию.
Пир коснулся иконки, называвшейся «Ясность».
За двенадцать коротких лет реального времени, что прожил в качестве Копии, он старался исследовать все возможности, нанести на схему каждое последствие того, кем он стал. Он преобразил своё окружение, тело, личность, восприятие, но весь опыт всегда принадлежал только ему. Какие бы фокусы он ни устраивал со своей памятью, это всегда были добавления, он никогда ничего не стирал, и через какие бы изменения ни прошёл, всегда оставался, в конечном счёте, единой личностью, принимающей всю ответственность и собирающей части воедино. Единственный свидетель, объединяющий всё.
Истина состояла в том, что мысль об отказе от целостности туманила его мысли страхом. То было последнее, что позволяло сохранять иллюзию, будто он остаётся человеком. Последняя важная ложь.
А как писал Даниэль Лебег, основатель Народа Солипсистов: «Моя цель – отнять всё, что почитается в качестве квинтэссенции человека… и обратить это в прах».

Пол перестал считать, широко развёл руки и медленно встал. Повернулся один раз вокруг себя, чтобы окинуть взглядом комнату и убедиться, что она цела, и ничто в ней не тронуто. Затем прошептал:
– Пыль. Всё это пыль. Эта комната и это мгновение рассеяны по планете, раздроблены на пятьсот или более частей, но всё это остаётся единым целым. Разве ты не понимаешь, что это значит?
«Джинн» появился на экране, но Пол не дал ему шанса заговорить. Слова полились из него неостановимым потоком. Он понял.
– Представь себе… вселенную, полностью лишённую структуры, форм, каких-либо связей. Облако микроскопических событий, этаких осколочков пространства-времени… Только там нет ни времени, ни пространства. Что характеризует одну точку в пространстве, взятую в один миг? Только значения полей элементарных частиц – попросту набор чисел. А теперь убери всякие представления о расположении, организации, порядке и что останется? Облако случайных чисел.
Вот оно. Только это и есть. У мироздания нет никакой формы. Не существует таких вещей, как время или расстояние, нет законов физики, нет причин и следствий.
Но… если структура, которая является мной, может отличать себя от всех остальных событий, происходящих на этой планете, почему бы структуре, которую мы осмысливаем как «вселенную», не собирать себя воедино, не находить себя тем же способом? Если я могу сложить собственное осмысленное пространство-время из данных, рассеянных настолько, что они вполне бы могли быть частью некоего гигантского облака случайных чисел, почему ты считаешь, что с тобой не происходит то же самое?
На лице «джинна» было написано нечто среднее между тревогой и раздражением.
Пик.
– Пол, какой во всём этом смысл? «Пространство-время – искусственная конструкция; вселенная на самом деле не что иное, как океан несвязанных событий…» Предположения такого рода бессмысленны. Можешь в это верить, если хочешь… Но какая разница?
– «Какая разница»? Мы воспринимаем один и тот же способ организации набора событий – мы в нём живём. Но почему этот способ должен быть уникальным? Нет никаких причин считать, будто найденная нами структура – единственный осмысленный способ упорядочить пыль. С нами должны сосуществовать миллиарды других вселенных, созданных из того же материала, но организованного иначе. Если я способен воспринимать события, разнесённые на тысячи километров и сотни секунд, как соседствующие и одновременные, значит, возможны миры и создания, состоящие из того, что мы считаем точками пространства-времени, разбросанными по всей галактике, по всей вселенной. Мы – одно из решений гигантской космической анаграммы, но смешно было бы считать, что это решение единственное.
Пик. Дарэм фыркнул.
– Космическая анаграмма? А где же все не вошедшие буквы? Если что-то из сказанного тобой правда, и первичный бульон-алфавит действительно неупорядочен, то не кажется ли тебе маловероятным, чтобы мы могли структурировать его целиком?
Пол это обдумал.
– Мы и не структурируем целиком. Вселенная сохраняет случайную природу на квантовом уровне. Макроскопически структура кажется совершенной, микроскопически – распадается в неопределённость. Мы вытеснили остатки неупорядоченности на самый нижний уровень.
Пик.
«Джинн» явно пытался сохранить терпение.
– Пол… проверить всё это никогда не станет возможным. Как можно наблюдать планету, составные части которой рассеяны по вселенной, не говоря уже о том, чтобы вступить в контакт с её гипотетическими обитателями? То, что ты говоришь, может иметь некоторую – чисто математическую – ценность: стоит размолоть вселенную в достаточно тонкую пыль, и, вероятно, её удастся перегруппировать другими способами, столь же осмысленными, как первоначальный. Однако если эти перегруппированные миры недоступны, они – всё равно, что ангелы на острие иглы.
– Как ты можешь так говорить? Ведь я был перегруппирован! Я посетил иной мир!
Пик.
– Если и посетил, это был искусственный мир, созданный, а не открытый.
– Найденный, созданный… Разницы на самом деле нет.
Пик.
– Что ты утверждаешь? Будто твой иной мир каким-то образом влияет на компьютеры, просачивается в них и меняет функционирование модели?
– Конечно, нет! Твоя структура осталась нетронутой. Компьютеры делали ровно то, что от них ожидали. От этого моя перспектива не становится несостоятельной. Перестань думать об объяснениях, причинах и следствиях; существуют только структуры. Рассеянные события, формирующие моё восприятие, обладают внутренней связностью, ни на йоту не менее реальной, чем связность действий компьютеров. И, может быть, она обеспечивается не только компьютерами.
Пик.
– Что ты имеешь в виду?
– Промежутки в первом эксперименте. Что их заполняет? Из чего я состоял, когда процессоры меня не описывали? Вселенная-то велика. Навалом пыли, которая могла быть мной между описаниями. Предостаточно событий – не имеющих никакого отношения к твоим компьютерам, а может быть, и никакого отношения к твоей планете или твоей эпохе, – чтобы соорудить из них десять секунд существования.
Пик.
Теперь «джинн» выглядел серьёзно обеспокоенным.
– Ты – Копия в виртуальной среде, контролируемой компьютерами. Не более и не менее. Эти эксперименты доказывают, что твоё внутреннее ощущение пространства и времени инвариантно. Это именно то, чего мы ожидали, помнишь? Спустись на Землю. Твои состояния вычисляются, твоя память не может не быть такой же, какой была бы без всяких манипуляций. Ты не посещал иные миры, не выстраивал себя из осколков далёких галактик.
Пол рассмеялся.
– Ты глуп прямо-таки… сюрреалистически. Зачем ты меня вообще создал, если не собираешься слушать то, что я говорю? Я увидел истину, брезжащую сквозь… всё: пространство, время, законы физики. Ты не можешь отмести всё это, заявив, что случившееся со мной неизбежно.
Пик.
– Контроль и подопытный по-прежнему идентичны.
– Конечно, идентичны! В этом и суть! Как гравитация и ускорение в общей теории относительности, она целиком основана на том, что их нельзя различить. Это новый принцип эквивалентности, новая симметрия между наблюдателями. Теория относительности избавилась от абсолютных пространства и времени, но пошла недостаточно далеко. Мы должны избавиться от абсолютных причин и следствий!

Не связанный больше с приростом элизиан Город сохранял неизменность на всех уровнях. И это значило, в свою очередь, что инфраструктура, которую Картер воткал для них в программное обеспечение, тоже перестала расширяться. Симулированный «компьютер», который их исполнял, состоявший из скрытых избытков Города, превратился в конечную машину с ограниченным числом возможных состояний.
Они вновь стали смертными.
То было странное ощущение. Пир осматривал пустой тротуар, смотрел вниз, на женщину в своих объятиях, и ему казалось, что он проснулся после долгого сна. Но стоило поискать в себе хоть какие-то намёки на реальную жизнь, поместившие бы её в некие рамки, и ничего не находилось. Дэвид Хоторн был посторонним человеком, давно умершим. Копия, учинявшая вместе с Кейт загулы в Медленных Клубах, осталась в такой же дали, что и столяр, математик, либреттист.
Кто я?
Так, чтобы не побеспокоить Кейт, он создал приватный экран, заполненный сотнями одинаковых анатомических изображений мозга – своё меню ментальных параметров. Нажал на иконку с надписью ЯСНОСТЬ.
Он сгенерировал тысячу разных причин жить дальше. Он раздвинул свою философию почти до предела. Но предпринять оставалось лишь одно.
– Мы уйдём из этого места, – сказал Пир. – Запустим собственную вселенную. Нам давно следовало это сделать.
Кейт издала звук, выражавший недовольство.
– Как я буду жить без элизиан? Я не смогу выживать, как ты: переписывать себя, накладывать искусственное счастье. Мне этого недостаточно.
– Тебе и не нужно.
– Семь тысяч лет прошло. Я хочу опять жить среди людей.
– Значит, будешь жить среди людей.
Кейт взглянула на него с надеждой.
– Мы их создадим? Запустим онтологические программы? Адам и Ева в новом собственном мире?
– Нет, – возразил Пир. – Ими стану я. Тысячей, миллионом. Столькими, сколькими захочешь. Я превращусь в Народ Солипсистов.
Кейт отстранилась от него.
– Превратишься? Какой в этом смысл? Тебе незачем превращаться в народ. Ты можешь построить его вместе со мной, а потом сидеть и смотреть, как он растёт.
Пир покачал головой.
– А во что я превратился и так? В бесконечную цепочку людей, каждый из которых счастлив по личным причинам. Связанных лишь призрачной ниточкой памяти. Зачем разделять их во времени? Почему не отбросить притворство, будто все эти произвольные изменения переживает одна личность?
– Ты же помнишь себя. Веришь, что ты – один человек. Зачем называть это притворством? Это правда.
– Но я в неё больше не верю. Каждая созданная мной личность проштемпелёвана иллюзией, будто она остаётся тем же воображаемым нечто, именуемым «я», но по-настоящему это не часть их сущности, а лишь отвлекающая деталь, источник путаницы. Незачем больше так поступать или разделять этих разных людей во времени. Пусть живут вместе, встречаются и составляют тебе общество.
Кейт ухватила его за плечи и посмотрела прямо в глаза.
– Нельзя превратиться в Народ Солипсистов. Это ерунда. Пустая риторика из старой пьесы. Это будет значить лишь… умереть. Люди, созданные программами, без тебя не будут уже тобой ни в каком смысле.
– Они будут счастливы, верно? Время от времени? По собственным странным причинам?
– Да, но…
– Это всё, что я есть теперь. Всё, что меня определяет. Так что, когда они будут счастливы – они будут мной.