Ещё прежде, чем косоротый северянин свалился с лошади, Горст повернулся в седле и резким смазанным движением опустил длинный клинок в другую сторону. Следующий противник, с пятнистой меховой шкурой на плечах, сумел поднять секиру, чтобы парировать, но всё бесполезно. Удар Горста разрубил топорище и вогнал крюк с обратной стороны лезвия глубоко под ворот, а кончик длинного клинка Горста отверз красную рану на его шее.
Касание мне.Человек только открывал рот, не иначе, чтобы заорать, когда Горст коротким клинком пробил его висок так, что острие вылезло из щеки.
И ещё одно. Горст выдрал оружие наружу, как раз вовремя, чтобы своим небольшим щитом отразить очередной меч, лезвие безвредно соскользнуло с закованного в латы плеча. Кто-то в него вцепился. Горст расквасил его нос рукоятью длинного меча. Врезал снова и вбил навершие глубоко в его башку.
Они со всех сторон. Мир стал светлой полоской в щели забрала, где напирали кони, мельтешили люди, сверкало оружие, а его мечи метались на одном инстинкте — удар, укол, блок. При этом он дёргал поводья, и бесцельно кружил напуганного скакуна. Он снял с седла ещё одного воина, искривлённые кольчужные кольца сыпались, как выбитый из половика сор. Отбил меч, но кончик скользнул по его шлему, зазвенело в ушах. Прежде чем хозяину меча снова удалось замахнуться, его резанули по спине, и тот, взвизгнув, накренился вперёд. Горст поймал его в захват и столкнул вниз, под копыта.
Вокруг на отмелях поднимала брызги союзная кавалерия, встречая бросок северян с северного берега и смешиваясь с ними в дробительной, сокрушительной рукопашной. Бойцы Валлимира.
Как здорово, что вам удалось к нам заглянуть! Река оказалась чехардой бьющих копыт и водяной пены, мелькающего железа и крови, и Горст прорубал через неё свой путь, сжав челюсти в окостеневшую ухмылку.
Я дома.В этом неистовстве он потерял короткий клинок, застрявший в чьей-то спине. Может быть и солдата Союза. Сейчас Горст находился по ту сторону подобных переживаний. Вряд ли он в силах расслышать хоть что-то, помимо собственного дыханья, собственных хрипов, собственных девчачьих попискиваний, пока изо всех сил размахивался и бил, и бил, и бил, сминая доспехи, кроша кости, раздирая плоть. Дрожь каждой отдачи вгоняла его в жгучий трепет. Каждый сокрушительный треск подобен глотку для пьяницы, ещё краше, ещё желанней, но никак не утолит насовсем.
Он наполовину разрубил голову лошади. Её наездник, северянин, клоун в дешёвой пьеске, всё ещё натягивая поводья, разыграл комическое удивление, когда завихлявший скакун обрушился под ним. Всадник вскрикнул, хватая в охапку собственные внутренности. Отталкивая, Горст врезал ему щитом изогнув руку, и щит вырвало из кулака и подкинуло в воздух вместе с фонтаном крови и обломками зубов, вращая как брошенную монетку.
Орёл, решка? Эй, кто-нибудь?Здоровый северянин восседал на вороном коне на середине реки, напропалую рубя всех секирой. Его рогатый шлем, броню, щит — всё покрывали завитки позолоты. Горст всадил шпоры и поскакал сквозь бой прямо к нему. На ходу хватил одного северянина по спине, и скинул с седла другого, отрубив заднюю ногу его лошади. Длинный клинок ярился алой кровью. Весь покрыт её толстым слоем, как хорошо смазанная ось.
Меч в сокрушительном взмахе попал по золотому щиту, пропахав глубокую борозду поверх всей искусной работы оружейника. Горст снова врезал по нему и нанёс новую выбоину, крест-накрест к предыдущей, пошатнув в седле золотого воина. Горст поднял длинный клинок для завершающего замаха, и неожиданно почувствовал, как тот вывернулся у него из руки.
Это северянин с косматой рыжей бородой вышиб его булавой, и теперь та неслась в голову Горста.
Чертовски грубо. Горст одной рукой перехватил древко, другой вытащил кинжал и всадил по крестовину прямо под подбородок северянина. Там он и остался, когда тот повалился навзничь.
Манеры, батенька. Золотой воин восстановил равновесие, подымаясь в стременах и высоко занося секиру.
Горст сграбастал его, вовлекая в неуклюжие объятья по-над их гарцующими конями. Секира опустилась, вот только древку помешало Горстово плечо, и лезвие лишь безобидно процарапало наспинник. Горст впился в дурацкий рог на золочёном шлеме и выкручивал его, выкручивал, крутя вместе с ним и голову, пока не прижал её к своему нагруднику. Золотой воин хрипел и бранился, почитай, всё время пока его вытаскивали из седла. Одна нога застряла в стремени. Он попытался бросить секиру и бороться руками, но та сидела в петле вокруг запястья, зацепившаяся за доспехи Горста, а другую руку зажал его собственный посечённый щит.
Горст оскалился, занёс кулак и начал дубасить противника по голове, рукавица трещала о скулу золотого шлема. Вверх-вниз, вверх-вниз, его кулак был молотом и сперва наметил, наживил отсечки, затем примял, а после перекрутил шлем до бесформенности, вдавливая один его бок в лицо воина.
Ещё лучше, чем с мечом. Хрусть, хрусть, и он вмялся ещё глубже, взрезая щёку. Накоротке с людьми. Не надо обсуждений и пересудов, манер и расшаркиваний, оправданий или вины. Только неудержимый выплеск насилия. Столь мощный, что человек в золотой броне стал для него лучшим другом на всём белом свете.
Я тебя люблю. Я тебя люблю, вот поэтому-то и должен разнести твою башку на части. Он захохотал, когда снова вдолбил сочленения боевой рукавицы в окровавленные светлые усы. Захохотал и зарыдал, и всё сразу.
И тут что-то с тупым лязгом ударило его в наспинник, голова откинулась назад, и он вылетел из седла. Вверх тормашками между конями, его втолкнули в объятья холода, шлем наполнился вспенившейся рекой. Он, кашляя, привстал, с лица, у самых бьющих копыт, лилась вода.
Человек в золочёных доспехах вскарабкался на свободную лошадь, и пьяно втискивался в седло. Повсюду трупы — лошадиные, человечьи, Союза, Севера. Распростёрлись на галечнике, покачиваются на мелководье, тихо плывут, влекомые мягким течением. Ему не попадалась на глаза союзная кавалерия — едва ли от неё что-то осталось. Одни северяне, с оружием наголо, осторожно подводили к нему своих коней.
Горст нащупал застёжку шлема и стянул его, ветер обдал лицо пробирающим холодом. Он тяжело поднялся на ноги, от речной воды доспехи налились свинцом. Он раскинул руки, как если бы обнимал дорогого товарища, и улыбнулся, когда ближайший северянин поднял меч.
— Я готов, — прошептал он.
