— Я вижу, что наш последний разговор не вполне тебя удовлетворил, Эразмас. Прости меня. Мысли недодуманы. Я терзаюсь чувством, что почти вижу нечто за гранью моего понимания. Мне снится, что я в море, пытаюсь высмотреть маяк. Редко-редко я, привстав, ловлю его отблеск, но тут лодка оседает под моим весом, и в лицо бьёт очередная волна.
— Я всегда так себя чувствую, когда пытаюсь понять что-нибудь новое, — сказал я. — И потом вдруг...
— До тебя доходит, — сказал Ороло.
— Ага. Идея вот она, полностью оформленная.
— Конечно, это многие подмечали. Думаю, на глубинном уровне явление связано с тем мыслительным процессом, о котором я говорил вчера. Я не сомневаюсь, что мозг использует квантовые эффекты.
— Я знаю только, что твоё утверждение — предмет давних-предавних споров.
Ороло ничего не ответил и, только когда я заглянул ему в глаза, пожал плечами, словно говоря: «Ну и ладно».
— Самманн тебе не рассказывал про машины светителя Грода?
— Нет. А что это?
— Синтаксический аппарат, построенный на квантовой теорике. До Второго Разорения наши и Самманна предшественники вместе работали над такого рода проектами. Машина светителя Грода исключительно хороша, когда надо одновременно перебрать множество возможных решений, например, для задачи о ленивом страннике.
— Это та, где странствующий фраа должен посетить несколько матиков, разбросанных по карте случайным образом?
— Да, и задача в том, чтобы найти кратчайший путь, при котором он посетит все.
— Я, кажется, понял, о чём ты. Можно составить полный список всех возможных маршрутов...
— Но на такое решение уйдёт вечность, — сказал Ороло. — В машине светителя Грода можно создать своего рода генерализованную модель сценария, а затем настроить машину так, чтобы она рассматривала все возможные маршруты одновременно.
— То есть состояние такой машины не определено в любой наперёд заданный момент времени, а представляет собой суперпозицию квантовых состояний.
— Да, как у элементарной частицы спин правый или левый. Она в обоих состояниях одновременно...
— Пока не появится наблюдатель, — сказал я, — и тогда волновая функция коллапсирует. Значит, в случае машины светителя Грода в конце концов появляется наблюдатель...
— И волновая функция машины коллапсирует. Её конечное состояние и есть ответ. Кажется, ита говорят «выход». — Ороло улыбнулся, произнося чужое жаргонное словцо.
— Я согласен, что мышление часто похоже на этот процесс, — сказал я. — У тебя в голове — каша из смутных соображений. Вдруг щёлк! Всё коллапсирует, остаётся один ясный ответ, и ты чувствуешь, что он правильный. Но нельзя списывать на квантовые эффекты всё, что происходит внезапно.
— Да, — сказал Ороло. — Теперь ты понимаешь, к чему я клоню, говоря о контрфактуальных космосах?
— Не понимал, пока ты не заговорил о квантовой теорике, — сказал я. — Однако уже некоторое время было ясно, что ты разрабатываешь теорию сознания. Ты упомянул несколько разных явлений, знакомых каждому, кто заглядывал в себя — я не буду перечислять, — и пытаешься их объединить...
— Моя единая теория сознания, — пошутил Ороло.
— Да, и ты говоришь, что всё коренится в способности мозга строить внутри себя модели контрфактуальных космосов, прокручивать их во времени, оценивать правдоподобность и так далее. Полный бред, если считать мозг обычным синапом.
— Согласен, — сказал Ороло. — Только на создание этих моделей потребовались бы огромные вычислительные мощности, не говоря уже о прокрутке. Природа должна была отыскать более эффективные способы.
— И тут ты выложил квантовую карту, полностью изменившую игру. Достаточно постоянно иметь в голове одну генерализованную модель космоса — вроде той карты, с помощью которой машина светителя Грода решает задачу о ленивом страннике. Модель существует в большом количестве возможных состояний, и ты можешь задавать ей самые разные вопросы.
— Я рад, что теперь ты понимаешь это так же, как и я, — сказал Ороло. — У меня только одна мелкая придирка.
— Начинается, — проговорил я.
— Иначеские традиции живучи, — сказал Ороло. — И одна из старейших традиций — учить фидов квантовой теорике так, как открывали её теоры во времена Предвестий. Тебя, Эразмас, учили так же. Даже не будь мы знакомы раньше, я бы понял это по твоему словарю: «представляет собой суперпозицию квантовых состояний», «наблюдение ведёт к коллапсу волновой функции» и так далее.
— Да. Я вижу, к чему ты клонишь. Целые ордена теоров, существующие не одну тысячу лет, используют совершенно другие модели и терминологию.
— Да, — сказал Ороло. — Угадай, какая модель, какая терминология мне ближе?
— Наверное, чем поликосмичнее, тем лучше.
— Конечно! Поэтому всякий раз, как ты принимаешься обсуждать квантовые явления в старой терминологии...
— В версии для фидов?
— Да. Я вынужден мысленно переводить твои слова на язык поликосмизма. Например, в случае частицы с правым или левым спином...
— Ты сказал бы, что в момент наблюдения — когда спин повлиял на остальной космос — происходит бифуркация, и космос разветвляется на два отдельных, причинно независимых космоса, которые дальше живут сами по себе.
— Ты почти понял. Однако лучше сказать, что до наблюдения оба космоса существуют и между ними есть слабая интерференция. А после наблюдения начинают жить сами по себе.
— А теперь, — сказал я, — мы можем поговорить о том, какой это по мнению большинства бред.
Ороло пожал плечами.
— И тем не менее очень многие теоры рано или поздно приходят к этому представлению, потому что другие в конечном счете оказываются ещё бредовее.
— Ладно. Кажется, я знаю, что дальше. Ты хочешь, чтобы я переформулировал твою теорию мозга в терминах поликосмической интерпретации квантовой теорики.
— Если тебя не затруднит, — сказал Ороло с лёгким поклоном.
— Ладно. Предполагается, что в мозг загружена довольно точная модель космоса, в котором он находится.
— По крайней мере части этого космоса. Ему не нужна, например, хорошая модель далёких галактик.
— Хорошо. И в терминах старой интерпретации, которой учат фидов, состояние модели представляет собой суперпозицию многих возможных настоящих и будущих состояний нашего космоса — или хотя бы его модели.
Ороло поднял палец.
— Не нашего космоса, а...
— Гипотетических альтернативных космосов, слегка отличающихся от нашего.
— Отлично. И как же работает генерализованная модель космосов, которую каждый из нас носит в голове?
— Понятия не имею! Я ничего не знаю про нервные клетки. Что они там делают, чтобы создать модель, и что меняют, чтобы представить гипотетические сценарии.
— Справедливо. — Ороло поднял обе руки, чтобы остановить мою возмущённую речь. — Давай выведем нервные клетки из рассмотрения. В модели важно что?
— То, что она существует во многих состояниях одновременно и время от времени её волновая функция коллапсирует, давая полезный результат.
— Да. И как это выглядит в поликосмической интерпретации квантовой теорики?
— Суперпозиции больше нет. Волновая функция не коллапсирует. Просто в реальных параллельных космосах существует много разных копий меня — или моего мозга. Модель космоса в каждом из параллельных мозгов находится в одном определённом состоянии. И они взаимодействуют друг с другом.
Он дал мне минутку, чтобы это переварить. И до меня дошло. Как то, о чём мы говорили раньше, — хлоп, и всё оказалось у меня в голове.
— Даже и модель больше не нужна, верно?
Ороло только кивнул, улыбнулся и сделал движение рукой, приглашая меня продолжать.
Я продолжил — осознавая по мере того, как говорю:
— Так всё гораздо проще! Моему мозгу больше не надо нести в себе страшно подробную, точную, гибкую модель космоса, поддерживающую квантовые суперпозиции! Достаточно воспринимать свой космос как он есть!
— Вариации — мириады возможных альтернативных сценариев — переносятся из мозга, — Ороло постучал себя костяшками пальцев по голове, — в поликосм, где они так и так существуют! — Он раскрыл руку и поднял её к небу, словно выпуская птицу. — Их надо только воспринять!
— Но варианты меня не изолированы друг от друга, — сказал я, — иначе бы это не работало.
Ороло кивнул.
— Разные версии твоего мозга связывает квантовая интерференция — перекрёстные наводки между сходными квантовыми состояниями.
— Ты говоришь, что моё сознание распространяется на другие космосы, — сказал я. — Смелое заявление!
— Я говорю, что всё распространяется на другие космосы. Так следует из поликосмической интерпретации. Единственное отличие мозга — в том, что он научился этим пользоваться.
За четверть часа, пока мы в лиловых сумерках шли с горы, ни он, ни я не произнесли ни слова. У меня было чувство, будто небо, темнея, раздувается, как пузырь, уносится от Арба со скоростью миллион световых лет в час, и когда оно просвистело мимо звёзд, они стали видимыми.