НЕТ, Я ЕГО НЕНАВИЖУ. РАКА ЯИЧЕК ТОМУ, КТО ЭТО ПРИДУМАЛ

Ближе к вечеру я нагнал фраа Ороло, когда тот шёл из калькория. Мы постояли около личных ячеек со страницами и поболтали. Я знал, что бессмысленно спрашивать, к чему он нас подводил странным разговором про дневную космографию. Коли уж Ороло взялся учить нас таким методом, ответа из него не вытянуть. В любом случае меня больше волновало то, что он сказал раньше.
— Послушай, ты ведь не собираешься уходить?
Он улыбнулся и поднял брови, но ничего не сказал.
— Я всегда волновался, что ты уйдёшь в лабиринт и станешь столетником. Мне бы и этого не хотелось. А теперь мне кажется, что ты намерен податься в дикари, как Эстемард.
У Ороло были свои взгляды на то, что такое ответ на вопрос.
Он сказал:
— Что означает твое высказывание «я волнуюсь»?
Я вздохнул.
— Опиши волнение, — продолжал он.
— Что?!
— Представь, что я никогда не волновался. Я заинтригован и растерян. Объясни мне, как волнуются.
— Ну... наверное, первый шаг — представить последовательность событий, которые могут произойти в будущем.
— Я постоянно это делаю и не волнуюсь.
— Последовательность событий с нехорошим исходом.
— Так ты волнуешься, что над концентом пролетит розовый дракон и пукнет нервно-паралитическим газом?
— Нет. — Я нервно хихикнул.
— Не понимаю, — с каменной физиономией проговорил Ороло. — Это последовательность событий с нехорошим исходом.
— Но это же чушь! Не бывает розовых драконов, пукающих нервно-паралитическим газом!
— Ладно, — сказал Ороло. — Не розовый. Синий.
Мимо проходил Джезри. Увидев, что мы с Ороло в диалоге, он подошёл, но не слишком близко, и встал в позе зрителя: руки под стлой, голова опущена, глаза не смотрят в лицо ни мне, ни Ороло.
— Дело не в цвете, — возмутился я. — Не бывает драконов, которые пукают нервно-паралитическим газом.
— Откуда ты знаешь?
— Никто такого не видел.
— Но никто не видел, чтобы я уходил из концента — и всё-таки ты из-за этого волнуешься.
— Ладно. Поправка: сама идея такого дракона несуразна. Нет эволюционных прецедентов. Вероятно, нет способов метаболизма, при котором в природе может вырабатываться нервно-паралитический газ. Такие крупные животные не могут летать, потому что с увеличением размеров масса растет быстрее, чем сила мышц. И так далее.
— Хм. Доводы из биологии, химии, теорики. Значит ли это, что пены, не сведущие в подобных вопросах, постоянно волнуются из-за розовых драконов, пукающих нервно-паралитическим газом?
— Наверное, их можно убедить, чтобы заволновались. Хотя нет, есть... есть своего рода фильтр, который отсеивает... — Я на мгновение задумался, потом посмотрел на Джезри, приглашая его вступить в разговор. Тот поколебался, потом вынул руки из-под стлы и шагнул к нам.
— Если волноваться из-за розовых, — заметил он, — то не меньшую озабоченность должны внушать синие, зелёные, чёрные, пятнистые и полосатые. И не только нервногазопукающие, но бомбокакающие и огнерыгающие.
— И не только драконы, но и змеи, исполинские черепахи, ящерицы, — добавил я.
— И не только материальные существа, но и боги, духи и так далее, — подхватил Джезри. — Как только вы допустили существование розовых нервногазопукающих драконов, вы должны допустить и все остальные возможности.
— Так почему бы не волноваться из-за них всех? — спросил фраа Ороло.
— А я так и волнуюсь! — объявил Арсибальт. Он увидел, что мы разговариваем, и подошёл выяснить, в чём дело.
— Фраа Эразмас, — обратился ко мне Ороло. — Минуту назад ты утверждал, что можешь убедить пенов волноваться из-за розовых нервногазопукающих драконов. Как бы ты это сделал?
— Ну, я не процианин. А был бы процианином, наверное, рассказал бы убедительную историю, откуда такие драконы берутся. Под конец пены всерьёз бы разволновались. Но когда Джезри прибежал бы и начал кричать о полосатых огнерыгающих черепахах, его бы отправили в психушку!
Все рассмеялись, даже Джезри, который обычно не одобрял шуток на свой счёт.
— Что придало бы твоей истории убедительность?
— Она должна быть внутренне непротиворечивой. И согласовываться со всем, что пены знают о реальном мире.
— Это как?
Лио с Тулией шли на кухню — сейчас была их очередь готовить. Лио, услышав последние несколько фраз, встрял:
— Ты можешь сказать, что падучие звёзды — вспыхнувшие драконьи газы!
— Отлично! — сказал Ороло. — Тогда всякий раз, видя падучую звезду, пен будет думать, что получил подтверждение мифа о розовом драконе.
— А Джезри он срежет, сказав: «Болван! Какое отношение огнерыгающие черепахи имеют к падучим звёздам?» — добавил Лио.
Все снова рассмеялись.
— Это прямиком из последних записей светителя Эвенедрика, — сказал Арсибальт.
Наступило молчание. До последней минуты мы думали, что просто забавляемся.
— Фраа Арсибальт забежал вперёд, — с мягкой укоризной проговорил фраа Ороло.
— Эвенедрик был теор, — напомнил Джезри. — Вот уж про что он бы писать не стал.
— Напротив, — возразил Арсибальт, набычиваясь. — В конце жизни, после Реконструкции...
— С твоего позволения, — начал Ороло.
— Конечно, — ответил Арсибальт.
— Если ограничиться нервногазопукающими драконами, сколько цветов, по-вашему, мы способны различить?
Прозвучали числа от восьми до ста. Тулия считала, что может различить больше, Лио — что меньше.
— Сойдёмся на десяти, — предложил Ороло. — Допустим, существуют двуцветные полосатые драконы.
— Тогда их будет сто разновидностей, — сказал я.
— Девяносто, — поправил Джезри. — Надо исключить сочетания красный-красный и так далее.
— Допуская различную ширину полос, можем ли мы получить тысячу различимых комбинаций? — спросил Ороло. Мы согласились, что можем. — Теперь перейдём к пятнам. Клетке. Сочетаниям пятен, полос и клетки.
— Сотни тысяч! Миллионы! — послышалось с разных сторон.
— И мы учли пока только нервногазопукающих драконов! — напомнил Ороло. — А как насчёт ящериц, черепах, богов...
— Эй! — Джезри покосился на Арсибальта. — Вот это уже куда больше похоже на то, что мог написать теор.
— Почему, фраа Джезри? Что тут такого теорического?
— Числа, — отвечал Джезри. — Обилие различных сценариев.
— Объясни, пожалуйста.
— Как только ты впустил в мир гипотетические существа, которые не обязаны иметь смысл, ты сразу оказался перед целым диапазоном возможностей, — сказал Джезри. — Число их практически бесконечно. Разум отбрасывает все как одинаково негодные и не волнуется из-за них.
— Это справедливо и для пенов, и для светителя Эвенедрика? — спросил Арсибальт.
— Думаю, что да, — отвечал Джезри.
— Выходит, что фильтрующая способность — неотъемлемое свойство человеческого сознания, — сказал Арсибальт.
Чем увереннее говорил Арсибальт, тем настороженней становился Джезри — он чувствовал, что его заманивают в ловушку.
— Фильтрующая способность? — переспросил он.
— Не прикидывайся дурачком, Джезри! — крикнула суура Ала, которая тоже шла на кухню готовить. — Ты только что сказал, что разум отбрасывает подавляющее большинство гипотетических сценариев и не волнуется из-за них. И что это, если не «фильтрующая способность»?
— Ну уж извини! — Джезри обвёл взглядом меня, Лио и Арсибальта, словно приглашая нас полюбоваться, как Ала творит разбой среди бела дня.
— В таком случае, каким критерием пользуется мозг, выбирая для волнений исчезающе малую долю возможных исходов? — спросил Ороло.
Послышался шёпот: «Правдоподобие». «Вероятность». Однако никому не хватило уверенности произнести свой ответ громко.
— Раньше фраа Эразмас упомянул способность рассказать складную историю.
— Это доказывается через Гемново... через конфигурационное пространство, — выпалил я, не задумываясь. — Тут и связь с теором Эвенедриком.
— Объясни, пожалуйста.
Я не сумел бы объяснить, если бы не мой недавний урок Барбу.
— Нет нормального принципа действия, позволяющего попасть из точки Гемнова пространства, где мы сейчас, в точку, где присутствуют розовые нервногазопукающие драконы. Собственно, это просто технический термин для складной истории, соединяющей один момент со следующим. Если просто выкинуть принципы действия в окошко, вы получаете мир, где можно свободно перемещаться в Гемновом пространстве, к любому исходу, без ограничений. Выходит полная ерунда. Разум — даже разум пена — знает, что есть принцип действия, определяющий, как мир развивается от одного момента к другому. Что этот принцип действия ограничивает путь нашего мира точками, составляющими внутренне непротиворечивую историю. Поэтому разум и сосредотачивается на более вероятных сценариях, таких, как твой уход.
— Что?! — вскрикнула Тулия. Те, кто присоединился к диалогу позже, отреагировали сходным образом. Ороло рассмеялся, и я объяснил, с чего начался диалог — торопливо, пока никто не убежал и не разнёс слухи.
— Я не считаю, что ты неправ, фраа Эразмас, — сказал Джезри, когда все успокоились, — но, на мой взгляд, здесь проблема весов. Гемново пространство и принципы действия — слишком тяжёлый инструментарий для объяснения того факта, что у разума есть инстинктивный нюх на более правдоподобные исходы, из-за которых стоит волноваться.
— Замечание принято, — сказал я.
Однако Арсибальт расстроился, что я уступил без боя.
— Вспомните, что всё началось со светителя Эвенедрика, — сказал он. — Теора, посвятившего первую половину жизни строгим расчётам, связанным с принципами действия в различных типах конфигурационных пространств. Не думаю, что он просто выражался поэтически, когда предположил, что человеческое сознание способно...
— Так. Арсибальт остолетился, — произнёс Джезри.
Арсибальт замер с открытым ртом и побагровел.
— Мы достаточно обсудили проблему, — подвёл итог Ороло. — Сейчас мы её не решим, — во всяком случае, на голодный желудок!